Перестройка началась гораздо раньше, чем ее провозгласил Горбачев. По крайней мере в головах. Не везде и не у всех, но к 1980 году, то там, то тут можно было заметить ростки свободомыслия (как тогда называли – “инакомыслия”), пробивающиеся сквозь асфальт дремучей советской идеологии. Наше поколение, крутившее Битлз и Дип Пёпл на своих магнитофонах и тайком ловившее сквозь помехи “глушилок” «Голос Америки», давно было готово к появлению нового. Никто не предполагал, что некоторые его проявления будут такими уродливыми, но это другая история… А тогда была зима, и в Москве возле 28-го дома по Малой Грузинской, рядом с плакатом «20 московских художников. Выставка» стояла длинная очередь. И это была очередь не за материальным “дефицитом”, люди стояли, чтобы восполнить дефицит духовный, свою потребность видеть то, что уже нельзя было скрыть, и что с большой неохотой было позволено показывать “народным массам”, поскольку это было не причесанное на прямой пробор официальное советское искусство, а нечто метафорическое, сюрреалистическое, метафизическое, выбивающееся из привычного ряда иллюстраций журнала «Огонёк». Помню свои ощущения перед работами Блезе, Глухова, Провоторова, Худякова, Шарова, Гельмана. Было невозможно оторваться, картины просто засасывали в свой мир, из которого возвращали только толчки других зрителей, переполнявших подвальные помещения зала на Малой Грузинской. Не буду брать на себя глупость описывать визуальное искусство словами, просто приведу несколько фотографий работ с тех выставок. Нельзя не заметить, что язык многих участников тех выставок с годами изменился, но это закономерно, ведь изменилось время, взгляды, технологии.
Благодарю Егора Лепина, сына Анатолия Лепина, одного из художников «двадцатки» за предоставленные фотографии из каталогов второй, третьей и четвертой выставок.
